В жизни каждого ребенка наступает момент, когда он хочет что-то изменить в своей внешности. Для одних камнем преткновения становится форма носа, для других — форма груди. Юля тоже имела некоторые пожелания для пластического хирурга.

У Юли были благородные уши. Дед, взяв ее на руки, маленькую, лысую, в одеялке с розовой ленточкой, сразу снял с нее чепчик, чтобы рассмотреть их. Дед считал, что уши – признак породы, его породы, и очень расстраивался, когда очередной внук или внучка подводили с ушами. Но Юля не подвела. Дед даже ахнул. Положил Юлю на диван, сел рядом и долго смотрел то ли в ее голубые глаза, пока еще ничего конкретного не выражавшие, то ли на ее уши, будто пришитые к голове очень аккуратно, но строго перпендикулярно. Юля росла, росли уши, росла гордость деда за породу, постепенно росли и волосы, которые должны были хоть как-то скрывать благородные породистые уши.

В 11 классе она пришла к деду и попросила денег на пластическую операцию. Дед денег не дал и не разговаривал с ней месяц или два. Юля накупила себе шляп с широкими полями, ярких беретов и уехала поступать в университет в другой город. А в другом городе за два года она с помощью родителей накопила нужную сумму на операцию, и сделала себе пластическую коррекцию ушей, лишив их благородства, а себя, судя по всему, породы.

Юля очень любит рассказывать историю, как она, впервые в жизни завязав волосы в тугой пучок на затылке, надела платье-футляр, на новые уши нацепила гигантские серьги с топазами, на ноги — туфли на 15-ти сантиметровых каблуках и не просто вошла в аудиторию, а вплыла в нее. Вплыла и поплыла между рядов, встречаясь взглядом с однокурсниками, наклоняя голову к плечу при разговоре так, что собеседнику открывался чудный вид не только изящного изгиба ее шеи, но и вся прелесть ее новых ушей. К концу третьей пары никто так и не обратил внимания на изменения во внешности Юли, и Юля вышла из себя. Перебив лектора, она встала посреди аудитории и голосом, срывающимся на визг, произнесла: «Вы что реально не видите, что у меня новые красивые уши? Я их вообще для кого делала?». Новые уши, как и старые, реально никто не замечал.

Занавес. Титры.

Откуда в ребенке необходимость изменять свое тело?
Наталья Мизина, психолог: «У многих подростков существует представление о мнимом или переоцениваемом физическом уродстве»:

«На мой взгляд, родители, задавая вопросы из категории «Откуда в моем ребенка такая блажь? » кому бы то ни было, снимают с себя всю ответственность за процесс взаимодействия с ребенком. А с детьми необходимо разговаривать, хотя, это болезненный процесс, потому что для них в подростковом возрасте родители – не авторитет, плюс ко всему мало кто из родителей знает, с какой стороны к собственному ребенку подойти.

Родителям чаще всего проще сказать «нет» вместо того, чтобы спросить, почему ребенок думает, что ему необходимо изменить внешность. А тем временем, у многих подростков существует представление о мнимом или переоцениваемом физическом уродстве. Такая убежденность может идти в паре с желанием исправить все это «уродство» при помощи операции, косметики, одежды и т.д. В этот же период подростки, исходя из представлений о себе как «уроде» отказываются от социальных контактов, предпринимают попытки суицида. Они считают, что это «уродство» видят абсолютно все и только на них смотрят и только об этом и говорят все окружающие. Поэтому необходимо постоянно принимать участие в жизни ребенка, что предполагает, разговоры, предложения, проявление искренней заинтересованности, мотивация и тд.

Например, моя дочь в 14 лет решила поставить себе в ухо тоннель, я сказала «ок, но давай посмотрим, чем это чревато». В интернете мы нашли информацию о побочных эффектах этой процедуры, после знакомства с которыми она насторожилась, а я была уже категорически против, но нашла в себе силы согласиться на менее болезненную альтернативу – покраску волос в зеленый цвет. К слову, к парикмахеру мы тоже пошли вместе.

Подростки находятся в очень тонком состоянии, выходят во взрослый мир, устанавливают свои порядки и, главное — не перегнуть и не пропустить, в общем быть рядом и разговаривать».

Владимир Байтингер, главный внештатный пластический хирург Департамента здравоохранения Томской области, засл. врач РФ, профессор: «Существует психокомплекс «чебурашки». Это ужасно».

«Это совершенно не блажь! Подростки «бьются» за самоутверждение! Какой ценой? По-разному у мальчиков и у девочек. Что касается ушей — это очень серьезно! Существует психокомплекс «чебурашки». Это ужасно. Дети очень жестоки друг к другу. «Чебурашек» бьют. Что касается девочек, то их половое созревание начинается раньше, чем у мальчиков. Девочки очень рано начинают изучать свое тело. Зеркало рано становится их любимым предметом для самоизучения. Поэтому в последние годы я иду навстречу детям и устраиваю акции перед поступлением в школу по эстетической отопластике. Я, как врач, понимаю, что с точки зрения возрастной анатомии это может быть рано. Но сегодня имеется большой арсенал бережного решения этой проблемы без резекции ушных хрящей. И я это делаю. Это – большая радость для детей и профилактика депрессии со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я против пирсинга и татуировки, но это другой вопрос».

Андрей Байтингер, младший научный сотрудник НИИ Микрохирургии: «Ввиду отсутствия некой жизненно важной доминанты (роды, голод, выживание и т.д.) у подростков формируется иная мысль, которая, не имея конкуренции, становится в их мозгу доминирующей. »

«История довольно стандартная и порой большинство прооперированных нами детишек действительно считают, что им стало лучше в жизни. Наверное, просто потому что из их сознания ушла доминирующая мысль о своей неполноценной внешности. Это подобно тому как мы, испытывая голод, думаем только о том, как его утолить. Утоляя голод, доминирующая мысль исчезает. Это физиология. Господин Ухтомский в 20 веке сформировал учение о доминантах головного мозга. Его собачки должны были выбирать чего им больше хочется: сходить в туалет или съесть вкусняшку. Наша нервная система устроена так: наш мозг постоянно формирует некие доминанты, которые определяют наши действия, наши реакции в определенные моменты жизни. Так, без формирования родовой доминанты в головном мозге ни одна женщина не сможет родить ребенка. На мой взгляд, тоже самое происходит и с детьми. Ввиду отсутствия некой жизненно важной доминанты (роды, голод, выживание и т.д.) у подротсков формируется иная мысль, которая, не имея конкуренции, становится в их мозгу доминирующей».

Максим Воронин, отец, журналист: «Желание ребенка поменять свою внешность — безусловное свидетельство того, что на самом деле ему хочется поменять нечто более масштабное».

«Как ни банально, я сторонник воспитания себя, а не детей. Если ребенок в чем-то кардинально расходится с тобой во взглядах, первое, что стоит сделать, прислушаться к себе: а является ли твоя точка зрения искренней? А нет ли здесь лицемерия, стремления навязать что-то, что сам ты не особенно склонен примерять на себя? Я не говорю о банальных вещах, когда родители собственные ошибки молодости компенсируют полным запретом для детей приближаться к опасным с их точки зрения темам. Я говорю о том, что дети считывают и копируют модель поведения родителей гораздо глубже и проницательнее, чем кажется на первый взгляд. И если какие-то родительские запреты не вписываются в эту модель, конфликт неизбежен. Поэтому для начала следует спросить себя самого: «А почему бы МНЕ захотелось сделать с собой такую штуку?» Именно с этого надо начинать искать общий язык.

Желание ребенка поменять свою внешность — безусловное свидетельство того, что на самом деле ему хочется поменять нечто более масштабное. Он хочет быть более удовлетворен собой, чувствовать себя увереннее, привлекательнее, вписаться в симпатичную ему среду, используя ее код. Почти наверняка это вызвано проблемами с самооценкой и хорошо, если они вызваны подростковым гормональным всплеском, а не воспитаны за долгие годы усилиями родителей.

Сколько помню нашу семью, во всех поколениях дети воспитывались с помощью двух вещей: свобода и здравый смысл. Любого из нас было очень трудно заставить делать что-то, назначение чего непонятно. «Просто потому что надо» — такое никогда не прокатывало. С самого юного возраста мы требовали разумных доводов, а в их отсутствие становились на дыбы. Что-то подсказывает мне, что в отношениях со своими детьми я увижу ту же модель поведения: простой словесный родительский запрет по административному эффекту близок к белому шуму, ребенка невозможно заставить. Зато его можно отговорить — и он как разумное существо под действием аргументов примет собственное решение. Других безвредных инструментов воздействия, честно говоря, себе не представляю».